Русская гончая. Подведение итогов

Не могу не сказать о том огромном удовольствии, которое доставляет мне возможность представить читателям журнала книгу нашего ведущего эксперта по гончим Р. И. Шияна. И дело здесь даже не в том, что для меня, любителя охоты с гончими, это, что называется, родная литература. Рассматривать эту книгу только под таким углом - это значит ничего о ней не сказать. И не потому, что у нас впервые за всю историю существования породы русская гончая появляется книга, посвященная целиком только ей одной. Главное все же, что за более чем столетний период ее становления мы наконец-то можем говорить о зрелости породы русская гончая. Да, именно так! Не мифические тысячелетия, не легендарные столетия, а наша современность. На памяти наших дедов и отцов и на наших глазах была создана эта порода. И книга Р. Шияна, не только зрителя, но и одного из самых активных участников этого процесса, тому подтверждение. По глубине осмысления автором истории русской гончей, по широте охвата материала, по верности оценки современного состояния и постановки насущнейших задач в деле дальнейшего совершенствования породы книга "Русская гончая" не знает равных в литературе о гончих за последние 50 - 60 лет. И я нисколько не погрешу против истины, если назову эту книгу классической, поставив ее сразу вслед за книгами Н. П. Кишенского и Н. П. Пахомова.

Но прежде чем перейти к разбору содержания самой книги, мне хотелось бы сказать о ней в целом. Несомненно, что любая книга ценна прежде всего той информацией, которую она в себе несет. Но при всем этом хотелось бы, конечно, чтобы эта информация была добротно упакована. Увы, в данном случав об этом говорить не приходится. Я никоим образом не хочу, чтобы эти мои слова были восприняты как упрек издателям. Наоборот, низкий поклон им, что сумели издать такую книгу. Но, говоря о ней, необходимо отметить и эту ее сторону.

Несмотря на то что в выходных данных значатся и корректор, и технический редактор, книга не проходила ни корректуры, ни технической редакции. Весь ее текст изобилует опечатками, описками, ошибками, порой просто досадными. О всех них говорить невозможно, так как они встречаются практически на каждой странице. Верстка же текста в книге, даже и для человека, ничего не понимающего в издательском деле, покажется, мягко говоря, весьма неудачной. Не знаю, для чего поместили в выходных данных фамилии корректора и техреда (видимо, чтобы читатели знали, кому они должны быть обязаны за столь плохую работу), но было бы лучше, если бы этих данных не было. Так было бы честнее по отношению к нам, читателям этой книги.

Такие же претензии и к иллюстративному материалу. Рисунки в книге просто вне всякой критики и по ним очень трудно составить свое представление о породе и ее эволюции. Хотя в данном случае бессмысленно упрекать за это издателей, так как ни бумага, ни полиграфическая база не позволяют сделать их более качественными. Нам остается только надеяться, что когда-нибудь будет выпущен хороший альбом, посвященный русской гончей, об издании которого мечтал еще Пахомов. Однако закончу неприятной необходимостью отметить эти стороны книги и перейду к разбору самого текста.

Нельзя сказать, что гончие обойдены вниманием в охотничьей литературе.

Только в последние годы вышли две монографии о гончих: Б. В. Дмитриева и Б. И. Маркова, переиздан классический труд Л. П. Сабанеева "Борзые и гончие". Общее же число отдельных изданий по гончим приближается к двум десяткам. Однако большинство этих изданий представляют собой просто пособия для начинающих гончатников. Немного рассказывается об истории гончих, немного об отечественных породах, их экстерьере и полевом досуге, немного об использовании гончих на охоте, немного о выставках и полевых испытаниях. К тому же все авторы в основе своей опираются на классическую литературу о гончих, то есть на труды Кишенского и Пахомова. При этом они даже не подвергают классику переосмыслению и критической оценке, воспринимая ее как святоотеческое откровение, которое пребывает вне всякой критики. В этом отношении книга Р. Шияна заметно от них отличает- ся. В ней автор подверг критическому переосмыслению всю историю становления породы русская гончая, при этом не побоявшись оспорить классиков. На мой взгляд, он очень убедительно доказал, что началом стандартизированной породы русская гончая следует считать не 1895 г., как считалось до сих пор с легкой руки Пахомова, а только 1925 г. Сама же порода, по мнению автора, еще очень молода и представляет собой "продукт незавершенного труда". И хотя уже можно говорить, что она ушла от примитивной восточной гончей, но все же по-настоящему еще не стала в полной мере культурной русской, "характеризующейся многолетней углубленной зоотехнической работой, общим совершенством, высокой степенью проявления своих рабочих качеств и устойчивой передачей их уровня потомкам".

На богатом документальном материале автор показал, как происходило это становление. На первом этапе, в дореволюционный период, с первых выставок Императорского Общества Охоты (1874) и с появления первых описаний пород гончих Кишенского (1881), и в довоенный период, с появления стандарта 1925 г., основное внимание было уделено выработке экстерьера русской гончей. Этот период закончился в 1939 г., когда на 2-м кинологическом съезде был принят стандарт, окончательно определивший породные характеристики русской гончей, остающиеся практически неизменными до настоящего времени. Также этот съезд оказал благотворное влияние на становление породы тем, что запретил все породы гончих, стандартизированных в 1925 г., кроме русской и англо-русской. Только эта мера и позволила жестко вытеснить из породного разведения всю мешанину.

На втором этапе, начавшемся после 1 войны и длящемся до сих пор, наконец-то должное внимание было обращено и на полевой досуг гончей. И хотя уже в 20-е гг. были определены основные требования к полевому досугу гончей и выработаны правила полевых испытаний, тогда они не играли большой роли в породном разведении. Только с 1953 г., с введением бонитировки, на полевой досуг гончей было обращено должное внимание. И наряду с совершенствованием экстерьерного уровня породы началось совершенствование ее рабочих качеств. "Создание правил полевых испытаний как полевого стандарта подружейной гончей, указывающего эталонный уровень каждого из этих качеств, а также объектов и условий для их выявления, - как справедливо замечает автор, - было трудной и сложной задачей". Основная работа развернулась здесь именно в послевоенные годы и протекает до сих пор. Достаточно указать на последнее изменение в правилах полевых испытаний, последовавшее в 1995 году, - увеличение минимума времени работы собаки на дипломы II и III степени до 60 минут. По сути, только сейчас мы разобрались наконец-то и с полевым досугом гончей. Поэтому, хотя автор и оговаривает, что сам еще не уверен в том, является ли русская гончая в полном смысле заводской породой, однако, на мой взгляд, главное уже сделано и становление нашего понятия о породе и ее охотничьих качествах окончательно выработалось. Именно поэтому в самом начале я и сказал, что только сейчас мы и можем говорить о зрелости породы русская гончая. И книга Р. Шияна, появление которой далеко не случайно, является закономерным отражением итогов этого процесса. Поэтому наибольший интерес в книге представляет анализ автором результатов работы с породой русская гончая в последние 40 - 50 лет, то есть в период, когда и была проделана вся основная работа по становлению в нашей стране породной рабочей собаки. Анализ этот, на мой взгляд, проделан блестяще. Мы ясно видим, чем сейчас является русская гончая и что нам необходимо делать с ней дальше. И это главное, что отличает книгу Шияна от других книг о гончих. Я думаю, что если в настоящее время эта книга станет настольной у каждого серьезного любителя этой породы, то в будущем она будет служить ценнейшим источником по истории русской гончей в XX в.

Заканчивает свои размышления о русской гончей автор двумя небольшими главками: "Нагонка гончих" и "С гончими на зайцев и лисиц". Этим вопросам в литературе о гончих уделено много внимания, поэтому автор не стал повторять прописных истин, а очень точно и коротко дал свое понимание сути того, что является правильной нагонкой и что такое правильная охота с подружейной гончей. Не могу не согласиться здесь с мнением автора о вредности многопрофильности для русской гончей. А то стало чуть ли не хорошим тоном в каждом пособии по охоте с отечественными породами гончих говорить об их универсальности и описывать охоту на всех животных, какие только водятся в наших лесах и полях. Собака эта все же специализированная и использовать ее по другим объектам охоты нецелесообразно и безусловно вредит породе.

Теперь, прежде чем перейти к замеченным мною неточностям, хотелось бы сказать вот о чем. Все современные авторы, касаясь истории русской охоты, делают общую ошибку. Они распространяют современные понятия и термины на предшествующие столетия, когда этих понятий и терминов-то и вовсе не было. Характерна эта ошибка и для авторов прошлого века. Отсюда и вытекают те мифические тысячелетия русской псовой охоты и соответственно русских борзых и гончих, о которых так все любят писать. Между тем гончих в Древней Руси не было вовсе. А что же было? - спросит шокированный этим утверждением читатель. Отвечу: "Псы, собаки, но не гончие". Попробую это доказать. Впервые термин "гончая" в документальных источниках встречается в Грамоте Царя Михаила Фвдоровича, посланной в 1610 г. Галицкому губному старосте П. Перелешину с приказом отбирать на Царскую псарню собак: борзых, гончих и меделянских. Очень жаль, что Р. Шиян, правильно указав на самое первое упоминание в русском языке слова "гончая", не счел нужным отметить год этой грамоты и проанализировать значение этого факта. Между тем значение его огромно. Учитывая скорость попадания нового понятия в документ, можно сделать вывод, что во второй половине XVI в. во времена Иоанна Грозного, на Руси впервые стали различать из безликой массы псов отдельные породные группы, борзых и гончих. Различие это начало проявляться еще при отце Иоанна Грозного, Василии III но оно, по всей видимости, не было еще столь разительно, чтобы появились термины, обозначавшие его. Косвенно это подтверждает описание псовой охоты Василия III, сделанное С. Герберштейном в его "Записках о Московии". Он описывает два типа собак Великого Князя. Первый тип собак, "Canes molossos et odoriferos", которых переводчик записок Герберштейна обозначил как "больших меделянских собак", и второй, "Kurtzi", которым он не рискнул дать русский аналог. Все отечественные авторы видят в них борзых. Но Герберштейн был достаточно опытным дипломатом и бывал почти при всех Европейских Дворах, поэтому имел понятие о борзых и гончих, и если бы эти собаки, по его мнению, хотя бы отдаленно были похожи на борзых, то ничто и не мешало ему назвать их борзыми, так как и на латыни, и на немецком к тому времени термин "борзая" уже был известен, так же как и "гончая". Это было бы и более понятно для западного читателя, для которого Герберштейн, собственно, и писал свои записки. К тому же Герберштейн знал русский и, как он сам заметил в своих записках, "...в описании России я не без основания употреблял русские слова в названии предметов, мест и рек". Но русских названий пород собак Великого Князя он не привел. Это также свидетельствует, что эти породы названий на русском еще не имели, а внешний их вид не подходил под западные понятия о гончих и борзых. К сожалению, нам недоступен подлинный текст записок, по которому можно было бы проверить приведенные Герберштейном термины. Но слова "Kurtzi" нет ни в латинском, ни в немецком языке. С более-менее большей долей уверенности можно предположить, что это либо "Curtus", либо "Kurzi", что соответственно на латинском и немецком означает одно и то же - короткий, укороченный. Но это также не свидетельствует в пользу того, что перед нами подлинно борзые. Туманно и понятие "odoriferos" (правильнее полатыни "odorifer"), так как означает не собаку, работающую по запаху ("odoriseguns"), что, видимо, и имел в виду автор, а наоборот. Дословно - пахнущая собака. Видеть в них гончих все же слишком смело, и переводчик тут был ближе к истине, назвав их меделянскими. Еще больше сомнений вызывает приводимый всеми авторами факт подарка в 1519 г. датским королем Христианом II французскому королю Франциску I борзых собак русской породы, якобы вывезенных из Московского государства. Я не случайно поставил слово "якобы". Опять же отсутствие возможности проверить этот факт по подлиннику не позволяет нам сделать однозначный вывод. Но сомнение в его правильности - вот в чем, В XIV - XVI вв. в Западной Европе Росси чаще называлась Московией, а ее население соответственно московитами. Под Русью же понималась более обширная область, включающая кроме Московии еще Украину и Беларусь. В то время последние входили в состав Великого Княжества Литовского, позднее Речи Посполитой. Кстати, и московиты называли эти земли Русью, а ее население "русскими". Поэтому, на мой взгляд, более вероятен вывоз борзых из этих земель. Тем более что последние имели гораздо больший контакт с Западом, чем Московия, долгое врем пребывавшая в культурной изоляции от Европы.

В связи со всем вышесказанным отпадает и вопрос о том, что гончую мы получили от монголо-татар. Если бы мы получили от них готовую породу охотничьих собак, будь то гончая, борзая ли или что-то другое, то вместе с породой мы непременно получили бы и ев татарское название, что не замедлили бы отразить документальные источники. Как, например, это произошло с завезенными нам в XVI в. английскими купцами меделянами и британами. Однако ничего подобного ни в одном из документальных источников мы не встречаем. В то же время мы имеем множество примеров тому, как нечто новое, появившееся на Руси от татар, закрепляется в языке соответствующим понятием, происходящим от татарского корня, и точно фиксируется в документальном источнике. Классический пример: аргамак (порода дорогих азиатских лошадей) - слово, зафиксированное документом, датированным 1483 г.

Так что же за собаки были в Древней Руси? Для лучшего понимания позволю себе привести один пример. Из литературы XIX в. хорошо известна гаевая охота на кабанов на Северном Кавказе. При этой охоте использовались стаи собак, иногда именовавшихся гончими. На самом деле это был просто сброд дворовых собак. Для работы по кабану не требуется особых качеств, достаточно лишь наличие некоторой злобы к зверю. В то же время для собак, работающих в плавнях и зарослях кустарников, эта охота чрезвычайно опасна и процент гибели собак в ней очень высок. Поэтому настоящих кровных собак на таких охотах не использовали. Зато при станицах и хуторах на полувольном содержании всегда жило достаточное количество дворняг, из которых и набирались стаи для гаевых охот. За этими собаками никто не смотрел, вязались они сами по себе, охотниками же они ценились постольку-поскольку. Примерно так же выглядела охота на крупных животных и в Древней Руси. Тенета и перевесы, копья, вилы и рогатины, луки и арбалеты только в XIX в. заменило огнестрельное оружие. Суть осталась та же. Какая здесь могла быть порода? Ее и не было. Это состояние и отразили все письменные источники.

Как только на Руси появилась письменность, мы почти сразу же и встречаем в документах слово "пес", но не более того. То, что хоть какой-то намек на породу мы встречаем только в документах XVI в., явление далеко не случайное. До этого собака на охоте играла далеко не главную роль, а лишь вспомогательную. Сама по себе охотниками она не ценилась. Десятком больше, десятком меньше, те или другие - разницы не было никакой. Таких дворняг у каждой деревни было пруд пруди. А их охотничьи качества были вполне достаточны для того, чтобы помогать загонять зверей в тенета и перевесы. Если взглянуть на охоту и собак в Древней Руси с этой точки зрения, то тогда уже станет более понятным и не вызовет недоумения, почему в таком памятнике литературы Древней Руси, как знаменитое "Поучение" Владимира Мономаха, где достаточно места уделено охоте, ничего не говорится об охоте с собаками. А говорить-то, собственно, и нечего. Только с падением ловов (массовых способов добычи), в связи с уменьшением числа крупной дичи, постепенно начинает возрастать роль собаки на охоте. И этот процесс не замедлил отразиться в документальных источниках. В документах XV в. мы уже сталкиваемся со словосочетанием "псовая охота". А в Духовной Грамоте Князя Владимира Андреевича, помеченной 1410 г., мы впервые встречаемся со словом "псар". Что это означает? А то, что примерно со второй половины XIV в. из массы безликих дворовых собак, живущих при каждом населенном пункте и охотившихся со всеми, кто в любой момент брал их на охоту, выделяются собаки владельческие, в первую очередь принадлежащие крупным вотчинникам, за которыми уже учреждается догляд, хотя и вряд ли полное содержание. Начинается первая дифференциация собак - выделение из них таких, которые наиболее подходят для определенного вида охоты. В первой половине XVI в. мы уже можем говорить о некоторой специализации собак и о начале выделения породных групп, которое и завершилось во второй половине этого века, что и зафиксировала нам Грамота 1619 г. Поэтому появление гончих на Руси следует отнести лишь ко второй половине XVI в., а фактически же началом нужно считать все же XVII в.

Прежде чем сказать несколько слов о том, что представляли собой гончие XVII - XVIII вв., необходимо сделать одно замечание по труду Сабанеева "Борзые и гончие". Комментируя Грамоту Михаила Федоровича, Сабанеев писал, что псари были посланы в Северо-Восточные области Московского государства для взятия собак на Царскую псарню потому, что там были лучшие собаки. Типичный пример того, когда желаемое выдается за действительное. Сабанеев в своем посыле исходил из того, что в XIX в. большую славу имели Костромские и Ярославские гончие, следовательно, и в XVII в. было то же самое. На самом деле псари были посланы туда не потому, что там были лучшие собаки, а потому, что они там были. Чтобы это понять, необходимо коротко сказать о том, что представляло собой Московское государство в царствование Михаила Федоровича.

Царствование Иоанна Грозного поставило Россию на грань национальной катастрофы. Неумная экономическая политика и разорительная Ливонская война довели людей до полного обнищания. Мудрая политика Бориса Годунова не смогла предотвратить катастрофу. Четыре неурожайных года подряд в последние годы его царствования, а также преждевременная смерть этого одного из лучших Российских Государей стали началом Великой Смуты. Тяжесть Гражданской войны усугубила Польская интервенция. Страна лежала во прахе. Области, граничащие с Ордой, обезлюдели еще в XIII XV вв. Южные лесостепные и Центрально-Черноземные районы были практически малонаселенны из-за постоянных набегов крымских татар и кочевников. Казачье население "Тихого" Дона было не лучше крымских татар. Лжедмитрия I посадили на Московский трон не поляки, а донские казаки, промышлявшие разбоем не только в Персии, на Кавказе, в Турции, но и на Руси. Классическим образчиком чего был знаменитый Стенька, герой именно этой эпохи. Часть Западных и Северо-западных земель была потеряна для России ! в ходе Ливонской войны и в Смуту. Оставшиеся области были полностью разорены. Московский уезд также был полностью разорен и разграблен. Поэтому и не могло идти никакой речи о собаках, тем более породных, в этих областях. Ко всему прочему в то врем от Запада мы были напрочь отсечены Польшей и Швецией, не допускавших "москалей" на прямой контакт с другими западными государствами и всячески препятствующих усилению Московского государства. Единственным оплотом России, источником ее могущества и возрождения, как это уже было не раз, оставались Северо-восточные земли: Владимир, Кострома, Ростов Великий, Углич, Юрьев, Ярославль и др., знаменитое русское ополье. Здесь, в этих менее пострадавших районах, сохранивших свои людские и материальные ресурсы, только и можно было искать собак для восстановления Царской псарни.

Так что же все-таки представляли собой гончие XVII - XVIII вв.? Большинство авторов XIX в., а следом за ними и XX, пытались углядеть в мешанине гончих второй половины XIX в. некие типичные черты некогда существовавшей легендарной единой аборигенной гончей. А Кишенский даже любил писать, что он лично застал еще и видел этих легендарных собак. На самом деле, в данном случае, опять произошла подмена. Авторы выдали желаемое за действительное. Никакой породы старинной русской гончей в XVII в. не существовало. Была довольно обширная породная группа собак, которая только-только начинала оформляться как типичная гончая. Эта породная группа охватывала самый широкий спектр типов собак, среди которых были такие, что ни один современный любитель гончих, при всем своем желании, не признал бы в них гончую породу. Скажем так. Экстерьер их был весьма причудливым, а требования к нему со стороны охотников очень нестрогими. В чем заключались эти требования, донесли до нас два рукописных памятника русской охотничьей литературы: "Регул псовой охоты: Фонлессина и "Книга о порядочном содержании псовой охоты". Шиян в своей книге впервые в литературе о гончих, касаясь ситуации второй половины XIX в., высказал мысль, что английская гончая не только не ухудшила русскую гончую, как любили писать до этого, а значительно улучшила ее. Я пойду еще дальше и скажу, что значительный ввоз западных гончих, и не только на Царскую псарню, в XVIII в. не только улучшил и в экстерьерном, и в рабочем отношении местную породную группу гончих, но именно эта "мешанина" XVIII в. и стала фундаментом сначала для восточной гончей, а затем и для русской. Не вдаваясь сейчас в подробности обоснования этой моей точки зрения, что заняло бы не один десяток страниц и не имело бы отношения к делу, скажу только следующее. Именно этим фактом и объясняется, почему самые разные авторы производят знаменитую костромскую гончую то от татарских, то от английских, а то и вообще черт знает от чего. А например, опубликованный в Журнале Охоты за 1876 г. портрет "Голоса" Н. М. Шидловского, обозначенного там как костромская гончая и впоследствии часто воспроизводимого, в том числе и в современной литературе, как пример типичной костромской, на самом деле на выставках проходил как польско-русская. И это было действительно так. Достаточно внимательно посмотреть на портрете на его ухо, большое и круглое, то есть ухо польской гончей, но никак не костромской. Примеров можно было бы привести множество, поэтому вслед за Шияном скажу, что русская гончая как порода - плод работы отечественных заводчиков второй половины XIX - начала XX в.- несет в себе кровь не только аборигенной гончей, но и значительную долю кровей польских, курляндских, французских и английских гончих, обогативших местную породу.

Сделав это необходимое отступление от своей рецензии, чтобы дополнить то, что недосказано в книге Шияна, отмечу и несколько ев неточностей. В ходе Русско-Польской войны 1654 1667 гг. была присоединена не Украина, а только ее левобережная часть и, согласно Андрусскому перемирию с Польшей 1667 г., к России отошел город Киев на два года, после чего он должен был быть возвращен Польше; а Запорожская Сечь была поставлена под совместный контроль.

Говорить об упадке псовой охоты в эпоху Петра I не точно, так как до него, ни в XVI, ни в XVII в., никакого расцвета псовой охоты не было, а следовательно, и падать было нечему. Не было расцвета псовой охоты и при Петре II. Подлинный расцвет псовой охоты в России наступил только в последней четверти XVIII в., а ее золотой век был в первой половине XIX века.

Фраза "... при последнем русском монархе на российском престоле - Петре II, после которого череда иностранцев на императорском троне России прерывалась только 20-летним царствованием внучки Петра I Елизаветы Петровны" (с. 8) неточна. Во-первых, Елизавета была не внучкой, а дочерью Петра I, и, во-вторых, Анна Иоанновна была чистокровной русской, дочерью старшего сводного брата Петра I, Иоанна V.

Петр III даровал российскому дворянству вольность, право не служить. Но уже и до него 30 лет дворяне не служили до старости, так как первое сокращение службы до 25 лет было им даровано еще Анной Иоанновной при ее вступлении на Российский престол. А вот до этого, действительно, дворянин служил до тех пор, пока не падал с седла. Поэтому оседание дворян в своих поместьях началось задолго до Петра III, и именно поэтому первые рукописные памятники охотничьей литературы относятся к 30 - 40-м гг. XVIII в., когда подобная литература впервые была востребована обществом, а отнюдь не к эпохе Петра III и Екатерины II.

Курляндия вошла в состав Российской Империи не в 1710г., а только в 1795г., по третьему разделу Польши. До этого эта Дворянская республика, где власть герцога была номинальная, входила, на правах вассалитета, в состав Речи посполитной. Просто в 1710г. Петр I выдал свою племянницу Анну замуж за Герцога Курляндского, и с того времени Россия смогла оказывать некоторое давление на политику Курляндии, но не более того.

"Псовый охотник" Левшина вышел не в 1820г., а в 1810-м.

Выписанного из Ирландии знаменитого борзого кобеля звали не Рид-Кан, в Рид-Кап.

В завершение своей рецензии еще раз хочу поздравить автора и всех любителей русской гончей с выходом в свет замечательного труда.

О. Егоров. Охота и охотничье хозяйство 1996